Буду излагать мысли по пунктам.
Постановка вопроса сама по себе не просто ненаучна или антинаучна. Она – шарлатанская, ибо рассчитана на людей, читающих прогнозы Глобы и не умеющих мыслить логически, а значит, способных верить в абсурд. Геббельс здесь отдыхает. Это даже не манипуляция – это тихое подпольное сжигание в костре новой Инквизиции всех ранее сделанных открытий в области наук об обществе и человеке.
Человек, не читавший Платона, Канта, Фому Аквинского, Блаженного Августина, Ветхий и Новый завет, а также Дарвина и Кропоткина, Вернадского и Лосского, Сорокина и Вебера, Шардена и Дольника, будет уверен: наконец-то эти ученые разобрались, как устроен мир. И радостно воскликнет: «Я так и знал, все кругом – дерьмо!». Но значит ли это, что дерьмо – главный продукт человечества? Так может думать только тот, у кого вместо головы котел с кашей, либо же врожденная или хроническая опухоль головного мозга.
С античных времен и фактически до нашего времени вопрос ставился либо о соотношении личного и общественного (Аристотель), либо о противопоставлении желаемого и долженствующего (Кант), либо о конфликте биологического и социального (Фрейд), но он никто из серьезных мыслителей не утверждал, что человек – это пролонгированное в эпохах стадо обезьян. Даже махровые социал-дарвинисты и либератрианцы, вроде Мальтуса, Риккардо и Милля, механически не переносили обезьяньи стратегии на бесконечное многообразие человеческих отношений.
Если бы автор этого литературного опуса действительно был прав, мы не имели бы такую антропологическую ситуацию на Земле, какую имеем сейчас. А сейчас мы имеем следующее: жалкие остатки обезьян (исчисляемые десятками, в лучшем случае сотнями особей) доживают свой унылый век по питомникам и заповедникам, позволяя ставить над собой опыты. Человек же не просто заполонил планету (что уже само по себе убедительно) — он преобразил Землю так, как ее Творцу и не снилось.
Человек, в отличие от обезьяны, имеет решающее эволюционное преимущество. Оно заключается в многообразии индивидуальных и социальных моделей поведения. Не буду перечислять их все. Остановлюсь на одном феномене, не замеченном ни у обезьян, ни у других животных. Об этом феномене писали религиозные мыслители древности и современные ученые-обществоведы. Это способность к статусной жертве. Только человек способен отдать часть своего статуса, часть своей власти и часть своего ресурса другому: низшему, слабому, существу — если он видит, что это существо обладает чем-то таким, чего нет у других – ТАЛАНТОМ, божественным инструментом, волшебной дудкой, преображающей мир.
Я не знаю, как это случилось в самый первый раз. Возможно, эта еще совсем полуобезьяна в стаде таких же обезьян, омега, не способная постоять за себя и других, всеми презираемая и побиваемая, от отчаяния взяла в руки камень и выскребла на стене пещеры очертания дикого животного. И загипнотизировала своих сородичей. Ибо оно, рисованное животное, было не там, в прериях или горах, а прямо здесь, перед глазами, и его можно было потрогать руками, прицелиться в него копьем, погладить. Веллер приводит пример того, как у обезьян изобретение слабого отнимается сильным. Талант невозможно отнять и присвоить. Им можно только восхититься. А для этого нужно отречься хотя бы на мгновение от своего статуса, преклонив голову перед шедевром и художником его создавшим.
Человек, в отличие от животного мира, научился склонять голову перед талантом и перед истиной. Ради истины (правды) он даже научился жертвовать жизнью. Но для этого его ум должен был эволюционировать из инструментального в созерцательный и получить принципиально новое качество — способность к альтруизму.
То инструментальное мышление, благодаря которому, по Веллеру, вожак завоевывает и удерживает власть, люди называют хитростью. Гегель на этот счет очень точно и язвительно подметил, что «хитрость – ум животного». Но мы знаем и обратное: чем умнее, талантливее человек, тем он бесхитростнее, а значит социально неприспособленнее. Именно поэтому Льва Гумилева на зоне «опускали», а Осипа Мандельштама превратили в мычащее животное, от чего он в тюремной больнице и умер.
А теперь о главном. Результаты экспериментов с обезьянами подаются Веллером не просто как социальная норма, а как вечно существовавшая истина. Автор приходит к выводу: мы фактически живем живем на зоне и будьте любезны, «займите свое место у параши», ибо таковы законы Космоса.
Но давайте разбираться. Конкурируют не только люди, но и сообщества, конкурируют «миры» и «цивилизации». И чем больше у системы стратегий, тем больше у нее шансов на выживание (закон необходимого разнообразия Эшби, основы кибернетики). Если законы выживания в человеческом обществе призывают свести к паре архаичных стратегий, значит нас хотят лишить этих самых шансов на выживание (может быть, уже лишили — и речь идет о закреплении победы).
Меня, если честно, все это взбесило и убило одновременно. Ведь в обезьяньем стаде, законы которого Веллер подает как универсальные для всех высших приматов, жизнь не просто бессмысленна. Она угнетающе-суицидальна, ибо в мире нар, заточек и выбитых зубов способному к рефлексии человеку нет места. И самый оптимальный способ адаптации в таком обществе для человека думающего и понимающего – это как можно быстрее покончить с собой. И возникает вопрос: почему такую реальность принимает уважаемый мною Михаил Веллер?