​Российская весна 2017: кто, где и за что протестует

Весной 2017 года в России произошел резкий рост протестной активности населения, ставший крупнейшим всплеском гражданской активности после «болотных» митингов 2011-2012 года. Данное исследование представляет собой анализ особенностей новой волны российского протеста и его потенциал с точки зрения воздействия на политическую систему в стране.

Структура исследования:

Введение: экономическая среда протеста

Часть 1: отличительные особенности российского протеста

1. Региональная интенсивность

2. Высокая доля участия молодежи в протестах

Часть 2: Факторы, определяющие характер современного протестов весны 2017

2.1 Социальное доверие, развитость гражданского общества на местах

2. Формат мобилизации – новые технологии

3. Предметность повестки протеста и наличие до-протестного напряжения в регионе

Часть 3: факторы, снижающие эффективность протестного потенциала

1. Организация протеста

2. Проблемы повестки протеста

   Популярные статьи сейчас

   Киевстар обновил тарифы на связь и интернет: абоненты смогут сэкономить

   Украинцам напомнили о важном запрете на новогодние праздники: грозит штраф

   Украинцам не приходит тысяча от Зеленского: какие причины и что делать

   Паспорт и ID-карта больше не действуют: украинцам подсказали выход

   Показать еще

Часть 4: доступные стратегии власти

Выводы и прогнозы

Введение: экономическая среда протеста

Исходя из данных Росстата¹ на начало новой волны российского протеста, российская потребительская экономика продолжала пребывать в кризисе с негативной динамикой. В сравнении со средними значениями 2014 года оборот розничной торговли сократился к февралю 2017 года на 15% (График 1), а реально располагаемые доходы населения падают непрерывно с сентября 2015 года (График 2), за исключением «всплеска» января 2017 (связан с единовременной выплатой 5000 рублей пенсионерам). Более того продолжается рост разрыва² между зарплатами между занятыми в различных секторах, позволяющих предположить, что в среднем падение реальных доходов в России еще больше. За 2016 также в 1,6 выросла задолженность по зарплате³.

Приведенные цифры, дают приблизительную оценку той цены, которое население России платит за неэффективную монопольно-олигархическую экономическую модель и агрессивную внешнюю политику. При этом любые попытки властей придать экономике дополнительные стимулы для развития в сложившейся полу-феодальной структуре успеха не дают должного результата. Даже крупные имиджевые программы такие как импортозамещение проваливаются (График 3).

Все вышеперечисленное позволяет сделать вывод о том, что граждан России есть рациональные предпосылки для недовольства властью и для социо-экономического протеста. В тоже самое время, все перечисленные предпосылки, присутствовали и в 2015 и в 2016 годах. Поэтому экономика в общем, точно также, как и негативный тренд развития страны в целом, вряд ли могут объяснить нынешнюю протестную активность, хоть и является ее глубинной причиной. В тоже время у протеста весны 2017 года есть две новые черты: региональность, омоложение, фокус на предметной повестке, а не на общих лозунгах.

Часть 1: отличительные особенности российского протеста

Интенсивность протеста по регионам

Самой крупной протестной акцией весны стал антикоррупционный митинг 26 марта. Первое важное отличие протестов 26 марта от предшественников – мощное региональное измерение. Это было отмечено журналистами и экспертами с самого начала, но статистическое измерение географии протеста позволяет начать более предметный анализ. На основе открытых данных была создана таблица «сила протеста на душу населения» по регионам⁴ (Таблица 1).

Такая интенсификация протеста позволяет сделать несколько предварительных выводов. Во-первых, масштаб митингов 26 марта показывает не просто солидарность регионов со столицами – напротив протестные настроения в некоторых регионах значительно сильнее чем в Москве и Санкт-Петербурге – традиционных центрах политической активности россиян, а именно в Саратове, Екатеринбурге, Смоленске, Перми, Томске, Новосибирске и Владивостоке. Этот факт опровергает представление о не-столичных регионах как об исключительно реципиентов политических смыслов, исходящих из столицы, и указывает на возможность некоторых из них выступить драйверами демократизации и/или иного обновления российской политической жизни.

Во-вторых, подобное распределение интенсивности протестов указывает на необходимость сложного объяснения, выходящего за рамки центр – периферия. Далеко не все регионы показывают одинаковый протестный потенциал – большинство из них остается в значительной мере аполитичными. По этой же причине для объяснения интенсивности протеста не подходят нарративы «федеральный центр – кормящие регионы» (в таком случае в лидерах списка находились бы Тюмень, Сахалин и другие регионы-доноры российского бюджета) или «федеральный центр – сепаратизм» (в таком случае лидерами списка выступили бы Казань, Якутск и другие регионы с ярко выраженными заявками на национальную автономию). Авторское объяснение столь необычной карты протеста будет предложено далее.

Участие в протестах молодежи

Протесты 26 марта породили множество интерпретаций, главной из которых стал акцент на массовом выходе на улицу прежде деполитизированных школьников и студентов. На протяжении прошедших со времени протеста недель все русскоязычное пространство интернета обсуждало «бунт детей». Реакция властей на протест также способствовала усилению данного нарратива серией обысков в школах и вызовами участников митингов на разъяснительные беседы к директорам, которые в свою очередь, будучи выложенными в интернет, вызывали бурное обсуждение и мемизацию.

В целом, необходимо отметить, что омоложение протеста действительно произошло. Статистически нам доступны лишь приблизительные оценки (Таблица 2)⁵. Тем не менее можно сделать принципиальный вывод – молодежи вышло значительно больше, чем ее пропорциональная доля в населении России, которая составляет примерно 22-23%⁶.

В целом города-лидеры молодежного протеста совпадают наполовину с центрами регионального протеста. Абсолютными лидерами митингов 26 марта по этой классификации (сочетание высокой доли протестующих по отношению к населению и высокой доли молодежи в этих протестующих) становятся Владивосток, Томск, Москва и Воронеж (именно в такой последовательности). В других городах-лидерах молодежного высокая доля молодежи – результат невысокой абсолютной численности митинга как такового. Как например в Махачкале – лидере списка (39% молодежи среди протестующих), в акции 26 марта приняло участие всего 130 человек.

Часть 2: Факторы, определяющие характер современного протеста

Социальное доверие, развитость гражданского общества на местах

Характер протестов весны 2017 года позволяет, по крайней мере одним из факторов, объясняющих интенсивность протестного потенциала по регионам является социальное доверие. Именно солидарность, а не экономическое развитие региона, глубина экономического кризиса в нем или национальное самосознание разных народов.

Взаимосвязь доверия и протестной активности, сильнее, чем кажется на первый взгляд. Уровень доверия, а точнее его падение по отношению к государственным институтам – один из главных трендов последних 5 лет в мире⁷. Он – одна из главных причин современных протестов от Occupy Wall Street и победы Дональда Трампа в США, Брекзита в Великобритании, и роста право и лево-популистских партий в Европе. Причем согласно упомянутому исследованию – Россия страна с одним из наиболее низких уровней доверия к государственным институтам. В таких условиях протестов следовало бы ожидать значительно раньше чем 26-го марта 2017 года. Тем более, что в стране (этим Россия выделяется на мировом фоне) практически отсутствует разница в не-доверии общественным институтам (правительство, бизнес, СМИ и неправительственные организации) между «образованным меньшинством» и «массами» — они одинаково не доверяют традиционным институтам⁸. Более того, во-первых недоверие среди «масс» на 14% выше чем среди «информированной публики», во-вторых за последний год недоверие к институтам выросло в стране (Россия по общему уровню доверия опустилась на последнее место, среди исследуемых стран).

Ответ на это этот вопрос можно найти в базе данных World Values Survey⁹. Дело в том, что помимо недоверия к государству россияне склонны не доверять друг-другу, ослабляя тем самым свой протестный потенциал. В этом плане они сильно отличаются от украинцев, которые практически также не доверяют государству, при этом допуская поддержку от других людей – один из ключевых факторов успеха майданного протеста. Что однако база World Values Survey не показывает – внутри-страновые различия уровня доверия, которые более чем существенны.

Об этом свидетельствуют данные «Евробарометра в России» — социологического исследования, проводимого РАНХиГС¹⁰. Не будучи полным в региональном измерении (в исследование включено только 10 регионов), последние демонстрирует существенные региональные различия относительно уровня доверия. Так в Екатеринбурге и Томске людям скорее склонны доверять 45,3% и 41,6% соответственно против 38,2% в Москве и 35,9% в Хабаровске.

Из таблицы 1 видно, что интенсивность протеста и Екатеринбурге и Томске в итоге оказалась значительно выше чем в Москве. Для более детальной проверки гипотезы о взаимосвязи величины доверия между людьми в регионе на фоне недоверия к власти с одной стороны и протестной активности с другой, разумеется, требуется отдельное исследование, однако имеющиеся данные скорее поддерживают тезис о том, что большее доверие между людьми в регионе создает условия для более сильного протеста.

Формат мобилизации

Региональные особенности протестного потенциала, отмеченные выше имеют смысл только в случае возникновения ситуации общероссийского возмущения политическим событием. Поэтому невозможно не отметить медиакампанию Алексея Навального, который радикального изменил форму подачи материала, превратив свое расследование в видеоролик на you-tube.

Особенно, новый формат оказался важен для молодой аудитории. Во время проведенного мною опроса¹¹ молодых москвичей (в возрасте до 20 лет) на вопрос о том, «Чем история про Дмитрия Медведева «зацепила» вас больше чем другие антикоррупционные расследования?» основных ответов было три. Во-первых цель расследования премьер-министр – второе лицо в государстве, для этой группы этот был своего рода шок: «Ни для кого не секрет, что коррупция в России особо процветает, но я никогда не думала, что с таким колоссальным размахом» — ответил один из респондентов. Во-вторых, сама форма подачи материала. Ее описывали как «с доказательствами и по полочкам», «Обоснованность данных, сильная доказательная база, всё рассказано простым и понятным для людей языком». Этот пункт интересен, так как например, большинство опрошенных слышало про панамские оффшоры, но видимо из-за формы подачи материалов в независимых СМИ эта новость вызвало такого резонанса. В третьих, молчание власти. Последнее подтверждает выдвинутое нами ранее предположение о доверии и отсутствии его как главной движущей силы будущих протестов. Молчание власти в ответ на обвинении в коррупции премьер-министра разрушило остатки доверия, которые могли находиться у групп, ставших движущей силой протеста, по отношению к властным структурам.

Другие результаты нашего опроса дополнительно проясняют феномен так называемого «бунта детей». Согласно ответам респондентов, первый контакт с видео был либо через блог, либо через канал Навального, еще трети видео показали друзья, 1 человек увидел ссылку на оппозиционном новостном ресурсе. Это опровергает тезис о «внезапности» прихода молодежи в Москве. Как видно, большинство аудитории этой части участников митинга изначально была открыта политизации, но до этого расследования скорее имело место несоответствие формы/языка обращения к этой аудитории.

Предметность повестки протеста и наличие напряжения в регионе

До этого момента в основном доклад разбирал митинги 26 марта как наиболее мощный всплеск гражданской активности россиян. Однако помимо митингов 26 марта, за прошедшие месяцы состоялось еще несколько крупных акций, заслуживающий внимания. Все их можно объединить по одному принципу: предметность повестки. Митинг против передачи Исаакиевского собора РПЦ в Санкт-Петербурге на Марсовом поле, забастовка дальнобойщиков в апреле, митинг против реновации в Москве 14 мая. Всех их объединяет предметная повестка и деполитизация. Однако само их возникновение создает политическую среду, благоприятную для общероссийских митингов.

Подтверждает эту гипотезу взаимосвязь между митингами 26 марта и, казалось бы, не связанными с ними социально-политическими акциями в регионах. Возьмем три города входящие в топ-6 лидеров рейтинга (Таблица 1): Самару, Екатеринбург и Новосибирск. В каждом из них еще до 26 марта, состоялись протесты, собравшие несколько тысяч человек каждый. В Самаре 18 февраля и 19 марта местные пенсионеры митинговали против политики местного губернатора Н.И.Меркушкина, принявшего в начале года ряд мер, сокращающих меры социальной поддержки¹². При этом митинг 19 марта стал крупнейшей акцией протеста в регионе с 2011 года собрав от 2,5 до 3 тысяч человек. При этом, губернатор области Николай Меркушин – одна из наиболее «ярких» фигур среди российского губернаторского корпуса, прославившаяся помимо прочего особняком за 800 миллионов рублей и стеной почета на берегу Волги (вызвавшую возмущение горожан, выступавших против строительства в зоне набережной, разрушившего панорамный вид на город). Также в свое время на вопрос рабочего «АвтоВАЗагрегат» о сроках погашения долгов по зарплате губернатор ответил «Никогда»¹³. Отдельное усиление самарскому протесту придает присутствие в городе – яркой местной политической силы в виде Вячеслава Мальцева и его сторонников. В Новосибирске, 19 марта митинг (пятый по счету) против повышения тарифов ЖКХ на 15% с июля 2017 года собрал 3000 человек. В Екатеринбурге 31 января состоялся митинг против реформы сети городского транспорта, которая предполагает сокращение транспортной сети в городе.

Подводя итог сочетание неэффективного управления и полного молчания при диалоге с обществом превращают отдельные российские города и регионы в потенциальные центры общероссийских протестов и приводят к росту политизации, как бы ее не хотелось избежать организаторам многих митингов (в Новосибирске 19 марта, в Москве 14 мая между организаторами митингов возникали споры и конфликты по поводу допущения/недопущения на сцену федеральных и местных политиков).

Часть 3: Факторы, снижающие эффективность протестного потенциала

Организация и повестка

Главной слабостью весенних протестов 2017 года оказалась слабая организация их участников и отсутствие солидарности после 26 марта между регионами. Самая характерная история — забастовка дальнобойщиков. Началась она крайне интенсивно: в протестах приняло участие 50 регионов. Наибольшая интенсивность наблюдалась в Дагестане, где в забастовке против «Платона» участвовали 97% перевозчиков. Однако к 28 апреля забастовка прекратилась, не достигнув своей главной задачи. Решающим стала разобщенность дальнобойщиков из разных регионов: в то время как дагестанские водители бастовали максимально долго, даже в условиях окружения их лагеря Росгвардией их коллеги из Ставрополя и Ростова прекратили забастовку, сведя на нет ее смыл.

Точно также митинг москвичей против реновации 14 мая не был поддержан другими регионами, хотя текст закона, принимаемого Государственной Думой распространяется не только на Москву но и на всю Россию и позволяет отнимать собственность у граждан под городские нужды во внесудебном порядке.

Вторым фактором, не приводящем к успеху протестной активности является либеральная повестка как таковая. Так акция «Надоел» организованная «Открытой Россией» Михаила Ходорковского 2 апреля провалилась с точки зрения численности участников, несмотря на то, что она состоялась всего через неделю после крайне успешной акции 26 марта.

Данные моего мини-соцопроса московской молодежи также подтверждают это наблюдение. помимо коррупции большинство молодежи готово протестовать против цензуры и за свободу слова, а также за социальную повестку. При этом основным раздражающим фактором политики властей стала внешняя политика, но не сточки зрения либерального, правого или гуманистического дискурса (осуждение действий России), а с точки зрения расходов на войну. Внешняя политика воспринимается как ненужная трата и раздражает, но сам факт агрессии возмущения не вызывает. Тот факт, что подобные взгляды наблюдают у молодежи указывает на необходимость сдержанности в оценках возможности демократических протестов самих по себе кардинально изменить внешнеполитический подход российского государства – особенно по отношению к ближайшим соседям. Также раздражение московской молодежи вызвала деятельность РПЦ и судов. На фоне этих предпосылок призыв Навального выйти на митинг сыграл мобилизующую роль для половины, у остальных желание выйти на митинг было и до призыва.

Другое статистическое описание идейного наполнения российского протеста весны 2017 можно найти в сети ВКонтакте. Там с 2014 года существует приложение «Тест политических взглядов»¹⁴ и за три года его прошло более 992 тысяч россиян. Приложение ценно тем, что из этого миллиона 78,3% — люди возрастом до 25 лет. Подтверждая мою первую гипотезу о доверии – как ключевой характеристики в описания протеста данные Теста указывают, что 80,3% опрошенных не доверяют российской власти а 33,5% считают что при режиме Владимира Путина «игра идёт против интересов России и (или) русского народа».

Принимая тот факт, что именно эти молодые люди становятся главной движущей силой протеста в России, необходимо отметить их политические предпочтения. Больше половины из них (52%) относят себя к левоцентристам, 89% крайне негативно относятся к приватизации, 58% выступают за национализацию крупных предприятий и нефтяной промышленности. К проблемам современной России они относят: коррупцию (88%), развал образования и медицины (71%), низкие зарплаты (69%) и низкую социальную защищенность (63,7%).

Эти данные позволяют утверждать, что для мобилизации протеста и становления его лидером оппозиционные политики будут включать в свои тезисы левую и лево-популистическую повестку. В этой связи интересна эволюция Алексея Навального как политика. В середине 2000-х годов он тесно сотрудничал с националистами, основав движение «Народ» и принимая участие в «Русских маршах». После Болотных протестов, и особенно во время выборов мэра Москвы 2013 года он позиционировал себя как либерально — демократический кандидат. И вот теперь в 2017 году основой его повестки стал именно лево-популизм: тематика антикоррупционных роликов окончательно приняла характер, направленный на создание ненависти к сверхпотреблению элиты в сочетании с дискурсом «отнять и поделить» как способ решения национальных проблем, а 2-м центральным пунктов программы стал пункт о введении минимальной заработной платы в 25 000 рублей.

В то же самое время, очевидно, что важные для соседей России де-империализация внешней политики, возврат Крыма, возмещение нанесенного ущерба, право как основной инструмент внутренней и внешней политики не являются составной частью новой волны российского протеста. Точно также вряд ли эти принципы будут ключевыми для тех политиков, которые придут к власти на основе этого протеста.

Часть 4: доступные стратегии властей

Содержательно, власть беспомощна перед новой волной протестов. Для удовлетворения запросов митингующих и восстановления их доверия по отношению к властных органам требуется смена все политико-экономической модели, сформировавшейся в России: сокращение элитного потребления, федерализация, демонополизация и тд. На данный момент, крайне маловероятно восстановление доверие власти среди активных общественно политических групп, доверие между которыми возможно будет возрастать, увеличивая тем самым разрыв между властью и обществом.

Тем не менее, в распоряжении властей остаются два механизма по воздействию на протест: насилие в отношении политической части протеста – участников акций 26 марта и «Надоел» Ходорковского и имитация диалога с предметным и неполитическим протестом. Насилие может быть двух типов. Во-первых, прямое, по отношению к протестующим. Так после митингов 26 марта было задержано более 1000 человек в одной только Москве, в отношении четырех из них были заведены уголовные дела, причем 1 приговор уже вынесен: Юрий Кулий был приговорен к 8 месяцам колонии-поселения. А например в отношении координатора акции дальнобойщиков в Краснодаре Сергея Гриценко полиция распространяла ориентировки и добилась блокировки банковских карт.

Насилие косвенное – еще большее раскручивание карты «террористической угрозы» ради большей секьюритизации общества и прямого насильственного подавления протестов. Так 9 мая Владимиром Путин был подписан указ об особых мерах безопасности во время проведения Кубка конфедераций в 2017 году (с 1-го июня по 12 июля 2017) и чемпионата мира по футболу в 2018 году (с 25 мая по 25 июля 2018) в ряде регионов, прежде всего в в Москве, Санкт-Петербурге, Татарстане и Краснодарском крае все гражданские акции (митинги, шествия, демонстрации) должны проводить только по согласованию с ФСБ.

Имитация диалога также является частью стратегии властей. Так в Новосибирске повышение тарифов на ЖКХ, вызвавших митинг 19 марта, было отменено. В закон о московской реновации после митинга был внесен ряд правок, смягчающих положения, вызвавшие наибольшее раздражение москвичей, но при этом сама норма отъема собственности сохраняется. А операторы системы «Платон» отказались участвовать в создании системы автоматического весогабаритного контроля за грузовиками.

У этой стратегии власти есть три ключевых изъяна. Во-первых, не-массовое насилие не пугает протестующих, а особенно молодежь. Даже после жестких задержаний демонстрантов и 1000 задержанных – страха после митинга не было ни у кого из опрошенных мною молодых москвичей – все высказали готовность продолжать митинги. При этом, как показывают наблюдения российских социологов, занимающихся глубинными опросами молодежи «что подростки, обсуждая политику между собой, среди равных, а не со старшими, часто оказываются радикальнее последних — например, они скорее решаются на коллективные действия»¹⁵ . Данное наблюдение коррелирует с нашим тезисом о социальном доверии как о ключевом факторе протеста. Так как среди современных подростков оно выше – их выход на улицу является логичным следствием большей веры в способность добиться перемен коллективным действием. Для власти это означает проблему: либо отказываться от насилия, либо напротив делать его по-настоящему массовым -решиться на посадки тысяч человек по политическим мотивам, причем не активистов, но простых граждан. У такого решения есть очевидные издержки в плане быстрой радикализации общества с непредсказуемыми последствиями.

Во-вторых, диалог с протестом и даже частичные уступки, подают обществу четкий сигнал: митинги – способ добиться реализации своих требований. В условиях коллапса других государственных институтов такой подход может еще больше катализировать протест.

В-третьих, подобная политика – реактивна. Она не позволяет навязывать обществу свой дискурс и свою повестку. Но другой стратегии у власти нет. Попытка взаимодействия с молодежью посредством видеороликов провластных блогеров и черный пиар в адрес того же Навального в интернете приводят к обратному результату: высмеиванию власти среди молодежи, а главное ее (власти) десакрализации, которая, в свою очередь, является основой авторитарного режима.

Выводы и прогнозы

1. Ключевая причина нынешней волны протеста – кризис доверия населения по отношению к органам государственной власти: пока местных и правительства, но в перспективе и президента.

2. Для анализа успешности/неуспешности протестного потенциала в конкретном регионе я предлагаю учитывать комбинацию трех факторов: уровня доверия в регионе между жителями (сила их социального капитала), эффективности медиа-коммуникации между политическими силами, стремящимися возглавить протест и широкими слоями населения в сети Интернет, а также наличие сильной местной региональной проблемной повестки.

3. Без призыва Навального и его компании самые мощные протесты бы не произошли. Однако по-настоящему сильными они оказались в тех регионах и среди тех социальных групп, где подобный призыв стал не причиной протеста а поводом для него. Поводом для открытой консолидации на основе дихотомии между доверием к согражданам/недоверием власти с одной стороны и сильных местных проблем/повесток с другой.

4. Способность Навального консолидировать протест вокруг себя, предоставив ему организационную структуру и мощную федеральную повестку, определит характер уличной политики в России осени 2017 года. Пока он – единственная политическая сила, создающая в регионах штабы и систему координации между оппозиционно настроенными гражданами из различных субъектов России. В случае успеха, его шансы на превращение из виртуального в реального лидера российской оппозиции. Но при этом сам протест на Навального не ориентирован, если в регионах или в стране в целом возникнет другой политик, который возьмет на себя функцию организации протестных сетей.

5. Если принять в качестве главного объяснительного фактора различий интенсивности российского протеста по регионам вопросы доверия между его жителями, то важно констатировать отсутствие на данный момент сильного «национально-освободительной» повестки в российских регионах и большую устойчивость Российской Федерации как единого государственного образования, в случае отсутствия вмешательства иных факторов/сил.

6. Российский протест прежде всего социально ориентирован, и даже внешняя политика рассматривается протестными группами как не потраченные социальные расходы, а не как средство достижения национальной гордости. Поэтому российский протест будет скорее леветь, чем праветь, а повестка важная для международных акторов, в особенности государств-граничащих с Россией будет находиться на периферии протестной активности.

7. На данный момент у властей в России нет эффективной стратегии борьбы с митингами.

График 1.

График 2.

График 3.

Изображение: othervision.info