Решение Совета национальной безопасности и обороны Украины (далее – СНБОУ) «О применении персональных специальных экономических и иных ограничительных мер (санкций)», принятое еще 28 апреля, но введенное в действие Указом Президента только вчера, уже успело вызвать бурю эмоций в блогосфере. Естественно, интернет-пользователей смутил отнюдь не запрет на въезд в Украину, установленный для члена Национал-большевистской партии Франции Фабриса Беора, и не аналогичная мера, постигшая греческого коммуниста Зарианопулоса Сотириоса и еще 1126 их незадачливых коллег. Мало кого расстроила блокировка банковских счетов крымских предприятий, давно уже и так перерегистрированных в России. Почти незамеченными остались даже санкции, внедренные этим же решением против целого ряда украинских предприятий, зарегистрированных в Киеве, Харькове, Виннице и других городах. Все это, повторимся, мало кого взволновало. Ведь наибольшее внимание было приковано к ожидаемой блокировке на территории Украины двух популярнейших социальных сетей российского происхождения – Вконтакте и «Одноклассников».
Как и положено в демократическом обществе, звучат самые разные оценки случившегося: от показного одобрения в стиле «так русским и надо !» до осторожных предостережений в плане постепенного сползания Украины к авторитаризму. Однако проблема блокировки социальных сетей, помимо множества политических, технических и даже идеологических измерений, имеет еще один аспект – сугубо правовой, о котором, к сожалению, говорят значительно меньше. Поэтому в рамках настоящего материала хотелось бы остановиться на практике Европейского Суда по правам человека (далее – ЕСПЧ) и международных стандартах в области свободы информации, в верности к которым наша страна столь рьяно клянется в последние годы.
Когда ЕСПЧ сталкивается с жалобой заявителя на ограничение прав и свобод, он всегда старается прогнать обжалуемое ограничение сквозь сито «теста на пропорциональность». Последний представляет собой своего рода пошаговую инструкцию, некую логическую операцию, которая осуществляется судьями и которая заключается в поиске ответа на следующие вопросы: 1) была ли сама возможность ограничения права предусмотрена законом; 2) преследовало ли оно, это ограничение, «правомерную цель» и 3) было ли оно «необходимым в демократическом обществе» ?
Обратимся теперь к нашей ситуации.
Сразу бросается в глаза то обстоятельство, что соответствующие санкции были наложены не по решению суда на основании предсказуемого и недвусмысленно сформулированного закона, а решением СНБОУ – некоего координационного органа при Президенте Украины. Любопытно, что такая же форма нормотворчества – решение СНБОУ, введенное в действие главой государства, — послужила основанием для начала широкомасштабных военных действий на Донбассе. Однако акты СНБОУ, не предусматривающие каких-либо форм контроля со стороны судебной власти и не требующие парламентского одобрения, как следствие, могут допускать совершенно произвольное толкование. Более того, мы полагаем, что СНБОУ, в силу своего предназначения, вообще не может устанавливать каких-либо ограничений и обременений прав и свобод или усугублять их законодательное регулирование.
Более сложной является проблема «правомерной цели». Дело в том, что искусство применения конституции как раз и заключается в том, чтобы согласовать права человека с системой правомерных ограничений. Юристы, работающие в ЕСПЧ, называют это методом балансирования (взвешивания) основных прав. Иными словами, рассматривая то или иное дело, суд должен найти некую «золотую середину» между свободой индивида с одной стороны, и обеспечением обороны и безопасности страны, общенациональных интересов – с другой. Но возникает второй вопрос: что для этого нужно сделать ?
Прежде всего понять, насколько конкретное ограничение является единственно (или наиболее) пригодным, а не просто целесообразным или полезным. Кроме того, ЕСПЧ требует, чтобы ограничительное воздействие всегда было минимальным, то есть должны отсутствовать альтернативные правовые средства, позволяющие достичь того же общественно полезного результата, но со значительно меньшими неудобствами для лица, чье право ограничивается. Например, не секрет, что в том же ВК есть масса страниц сепаратистской направленности («Новости от ополчения Новороссии»). Наверное, компетентным властям действительно нужно думать, как бороться с пропагандой подобного рода. Однако «садить» из-за этого всю социальную сеть, которой пользуется треть населения Украины, едва ли пропорционально. Как было сказано в постановлении ЕСПЧ по делу Ван Мехелен и другие против Нидерландов, «если менее ограничительная мера будет достаточна, то именно она должна применяться». В решении СНБОУ, к сожалению, этого не ощущается.
И, наконец, о «необходимости в демократическом обществе». Современная юридическая доктрина, в том числе благодаря прецедентной практике ЕСПЧ, называет человеческое достоинство «матерью всех прав» (mother—right). В свою очередь, достоинство личности как оно интерпретируется в европейской правовой традиции, означает прежде всего то, что человек не может быть бесправным объектом государственной деятельности. Очевидно, что ограничение частной сферы путем запрета социальных сетей, которыми пользуется человек, может привести к негативным эмоциональным последствиям, а именно возникновению чувства правовой незащищенности и постоянной боязни стать жертвой государственного вмешательства, что a priori несовместимо с человеческим достоинством. Ведь как подчеркивается в решении Федерального конституционного суда ФРГ 2008 года по так называемому «компьютерному основному праву», профиль человека в социальных сетях «может содержать детальную информацию о личности человека, его повседневной жизни, его обширную переписку частного или рабочего характера, а также личные записи (дневники)».
И последнее. Венгерский ученый А. Шайо писал, что конституции рождаются в страхе перед былым деспотизмом. Не исключение здесь и Конституция Украины. По нашему мнению, страх перед реинкарнацией преступного режима Януковича должен научить новую власть отдавать приоритет индивидуальному перед коллективным, частному – перед публичным, либерализму – перед этатизмом, свободе – перед социальным равенством. Однако преодолеть консервативное мышление оказывается делом далеко не простым. Думается, что и в истории с блокировкой социальных сетей такой тип мышления проступил достаточно четко.