Неохунвейбинство в Украине: перекрёстные тропы польско-украинской и украинско-украинской (не-)дружбы

В современной Польше элиты и общество задаются вопросом, почему украинцы, по мнению поляков, не выражают благодарности за значительную помощь в первые недели российского вторжения, а также за большие дипломатические усилия по консолидации западного мира вокруг поддержки Украины. После первых, наполненных эмоциями, взаимных проявлений солидарности со стороны президентов, дипломатов, деятелей культуры и простых людей, украинцы, похоже, воспользовались польской добротой, которую в Польше иногда называют фраерством, и «поехали дальше» — искать более выгодное сотрудничество в Берлине, Брюсселе, Париже, ключевых внутриевропейских геополитических и ценностных антагонистах Варшавы.

Особую роль в этом играет (анти-)культурная политика современной украинской власти, сосредоточенная на вытеснении российских и якобы российских влияний из украинского культурного пространства, что неизбежно приводит к сужению культурного пространства Украины исключительно до подчеркнуто украинских сегментов этнически-украинского культурного кода, сосредоточенного на культе исторических деятелей, продвигавших именно такие подходы. Неизбежные побочные последствия этого — агрессивные и ксенофобские тенденции в украинском политическом, культурном и медийном пространстве, направленные не только против врагов — то есть Российской Федерации, — но и против всех, кто не вписывается в всё более узкое понимание «украинскости» в соответствии с этими трендами.

Процессы, происходящие в Украине во время войны, можно сравнить с «Культурной революцией» в маоистском Китае — хотя в более умеренном формате культурного хунвейбинства, с меньшей долей искренней веры в «идеалы революции». Украинские «хунвейбины» — то есть чиновники по вопросам культуры, которые в свободной стране вообще могли бы и не существовать, — часто руководствуются абсолютно прагматичными меркантильными интересами, создавая себе работу там, где её нет, или выполняя неформальные распоряжения сверху по созданию громких инфоповодов для отвлечения людей от реальных проблем.

Показательным примером стала недавняя история, когда Тарас Кремень, уполномоченный по защите государственного языка, заявил, что использование нескольких языков в Украине вызывает явление, которое он назвал «языковой шизофренией». По его словам, это негативно влияет на национальные интересы и приводит к раздвоению сознания, когда люди одновременно используют русский и украинский языки, что, по его мнению, может нарушать идентичность и способствовать коллаборационизму(!). Так, по словам этого чиновника: «…двуязычие влечёт за собой такой феномен в социолингвистике, как языковая шизофрения… Из-за этого есть коллаборанты и люди, которые сдают украинские позиции; люди, которые считают, что можно договориться с Россией, что есть хорошие русские. Но это опасно, вредно и угрожает национальным интересам».

Идеологические корни украинского, назову это, неохунвейбинства неразрывно связаны с историей Польши, особенно 1920-1939 гг. Дело в том, что идеи исключительно украинского языка общения, который должен был бы принудительно вытеснить другие, прежде всего русский, на юго-западном пограничье румынский и венгерский, а также культ УПА, Бандеры и Шухевича как чуть ли не «основателей украинского государства», формально определённых теперь как борцов за независимость Украины согласно ряду государственных документов - с момента восстановления государственности в 1991 г. до 2014-2016 гг. были распространены и пользовались широкой поддержкой населения лишь в трёх западноукраинских регионах исторической Восточной Галиции - сегодняшних Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской областях. Если бы в 2012 г. во время чемпионата Европы по футболу, проведённого в Польше и Украине, Вы сказали бы обычным жителям Киева, Одессы, Харькова или Донецка, что в их городах через несколько лет могут появиться улицы Бандеры и Шухевича, у них от удивления, а местами и возмущения глаза полезли бы на лоб!

Тем не менее сегодня в большинстве областных центров появились улицы в их честь. Как это могло произойти? Мне видится логичным, что корни такого языкового, культурного, подчас (если, например, взять отдельные элементы программы «ВО Свобода», опиравшейся преимущественно также на западноукраинский электорат) этнического вытеснения, стремления к исключительности, монопроектности, доминации и запретам иного уходят корнями во Вторую Польскую Республику, прежде всего в т.н. политику «санации» - то есть вытеснение другой, кроме польской, культурной, языковой, религиозной жизни, что сформировало у людей украинской, белорусской самоидентификации чувство неполноценности, ресентимент, стремление к мести. И если стремление к мести полякам в ужасной, варварской форме реализовалось в ходе Волынской резни (теме значительно более сложной, чем противостояние западных украинцев и поляков), то ресентимент и чувство неполноценности никуда не исчезли, напротив, значительно усилились во время советской оккупации 1945-1991 гг., а в определённой мере и в пределах независимой Украины.

Для справедливости надо отметить, какие процессы параллельно развивались в Советской Украине с 1920 г., чем они экзистенциально отличались от процессов на Западе Украины и почему здесь, несмотря на меньшую национальную, подчас также предпринимательскую самосознательность, вместе с тем меньше ресентимента, чувства неполноценности, стремления навязывать свой образ жизни, язык, культуру, напротив больше стратегического мышления. С началом советского правления УССР подавала явные признаки украинского национального государства в культурной плоскости. Писательское и поэтическое возрождение, которое позже получило эпитет «Расстрелянного», кино, образование на украинском языке (изначально даже в некоторых районах советской России), открытая консолидация литературных деятелей УССР под лозунгом «Прочь от Москвы», соединённые с социалистическим и футуристическим романтизмом ленинского СССР, предоставили советской украинской элите — как творческой, интеллектуальной (яркие примеры — Грушевский, Вернадский), так и политической (партийной, в том числе советским диктаторам Хрущёву и Брежневу) широкий спектр для развития, веры в будущее и самоидентификации с новым государством.

Репрессии против украинцев в СССР были несравненно более жестокими, чем в межвоенной Польше — это прежде всего Голодомор(-ы) 1932-1933 и 1946-1947 гг., сталинские репрессии против интеллигенции, которую по распоряжениям сверху обвиняли в том, что её представители являются «врагами народа» и шпионами в пользу других государств, было убито, замучено, заморено голодом, депортировано и отправлено в лагеря миллионы украинцев. Однако это в тот момент не воспринималось большинством населения и даже интеллигенцией именно как антиукраинские репрессии (тем более что масштабные репрессии ширились тогда по всему СССР, затрагивая и ближайшее окружение его руководителей). Советский Союз строил свой государственный миф на левых идеях равенства, государства прежде всего пролетариата, во вторую очередь — крестьянства. Для построения такого государства очевидными и необходимыми — в рамках его идеологии, организации и социальных практик — были классовые и политические репрессии. Национальный аспект этих репрессий был тщательно замаскирован под классовый, и лишь в случае условно «малых» народов — прежде всего крымских татар, чеченцев, некоторых других — был очевидным и бесспорным.

Украинцы к востоку от Збруча в своей массе не осознавали, что их репрессируют именно за то, что они украинцы. В отличие от своих соотечественников к западу от межвоенной польско-советской границы, к которым и после аннексии 1939 г. и восстановления контроля в 1944 г. советская власть относилась с особым недоверием, проводила жестокие репрессии против всех слоёв населения и лишь усиливала ресентимент, зародившийся в межвоенной Польше.

Лишь в конце существования Союза стало возможным говорить о советских репрессиях как о целенаправленном уничтожении украинского народа, который, однако, именно в очерченных советскими геостратегами границах обрел независимость в государстве, оснащённом советским ядерным оружием, с одной из крупнейших — снова же советского производства — конвенционных вооруженных сил, складами вооружений, мощной тяжелой промышленностью, включая ВПК. Таким образом, подчеркнутое антагонистическое отношение к советскому прошлому и новосозданной федеративной России сохранялось преимущественно в восточно-галицийских регионах. А молодая украинская демократия не очень понимала, что делать в реалиях независимости, во многом следуя советской инерции.

Здесь возник ключевой вопрос элит, который Украина решила, можно сказать, похожим на польский способом, но с гораздо худшими результатами. Лучшим этапом украино-польских отношений считаются президенства Квасьневского и Кучмы — двух технократов, выходцев из советской номенклатуры. Они стабилизировали экономики после первых хаотических попыток перейти к капитализму. Однако, если Квасьневский строил рыночную экономику евроатлантического типа и привел Польшу в НАТО и ЕС, то Кучма построил клановую мафиозно-олигархическую систему срощенного госаппарата и крупного бизнеса, где коррупция не только побочное явление, но и по сути фундамент и цемент социосистемы.

Общими чертами, наверное, оставались системность и определенная постсоветская культура государственнического мышления и геостратегии. Президенты, пусть не везде, но умели расставлять геополитические приоритеты, играть за столом (во многих смыслах) как между собой, так и с другими, включая самых сильных игроков. Одним из элементов их геостратегий были крепкие союзнические отношения между Украиной и Польшей, где над эмоциями и старыми обидами стояли прагматичные государственные интересы балансирования на фронтире противоборствующих сил мира.

Леонид Кучма, избранный преимущественно избирателями Юга, Востока и Центра Украины, зарекомендовал себя как умеренно авторитарный лидер и балансир политико-бизнесовых групп внутри страны. Ещё будучи премьер-министром в 1993 году, Кучма поддерживал сохранение ядерного оружия для украинских вооруженных сил, однако, став президентом год спустя, он всё же завершил процесс ядерного разоружения Украины, подписав печально известный «Будапештский меморандум». Как бывший директор ракетостроительного завода «Южмаш» в Днепропетровске — одного из крупнейших оборонных предприятий бывшего СССР — Кучма прилагал усилия к сохранению ракетостроительной отрасли в Украине.

Во время попытки россиян захватить украинский остров Тузла в Керченском проливе в 2003 году Кучма полностью отстоял суверенитет Украины, пригрозив Путину вооруженным сопротивлением пограничников и ВСУ. Учитывая авторитарные элементы внутренней политики и некоторые недружелюбные по отношению к США внешние шаги, Кучма не стал любимцем Запада, хотя в 2003 году отправил украинский контингент в Ирак для поддержки миссии США. В годы правления Кучмы вопрос использования того или иного языка стоял, возможно, менее остро, чем когда-либо за весь период украинской независимости с 1991 года, а политические конфликты преимущественно касались социального устройства и гражданских свобод. Примечательно, что Кучма стал единственным на данный момент президентом Украины, который был переизбран на второй срок в 1999 году. На этих выборах он стал единственным за всю историю президентских выборов Украины кандидатом, который во втором туре победил как во Львовской, так и в Донецкой областях, которые обычно представляли противоположные полюса политической фрагментации электората.

Именно благодаря чрезвычайно крепким украино-польским, в том числе личным отношениям между президентами, в 2004 году Кучма доверил польской дипломатической миссии под руководством президента Квасьневского провести посредничество между сторонами конфликта во время Оранжевой революции и способствовать его мирному урегулированию.

Абсолютно естественно и понятно, что начиная с 2004 года Польша систематически поддерживала прозападные группы украинской политики, которые опирались преимущественно на электорат Запада и Центра Украины. Стоит отметить, что русскоязычные граждане Украины до 2014 года, а местами и до 2022 года, в значительной мере ориентировались на сближение с Россией. Поэтому опасения относительно условно белорусского сценария интеграции Украины в российскую сферу влияния объединяли несогласную с этим часть украинского общества, политикума и бизнеса, а также Польшу и других союзников Украины. Третий президент Украины Виктор Ющенко, отчасти благодаря польскому посредничеству, выигравший в «третьем туре» выборов, зарекомендовал себя как последовательный союзник Польши и инициатор ряда союзнических региональных форматов в регионе, альтернативных москвоцентричным СНГ и ОДКБ. Лишь в конце своего президентства Ющенко присвоил звания героев Украины Бандере и Шухевичу, которых в Польше принято считать преступниками, чем вызвал умеренное возмущение польской стороны. Эти указы, впрочем, были незаконными, поскольку указанные лица были гражданами Польши, а не Украины, и вскоре были отменены по решению украинского суда.

Даже Виктор Янукович (уже по каким бы то ни было соображениям), как пишет в своей книге бывший Посол Польши в Украине Яцек Ключковский, в свое время отмечал, что именно Польша является тем государством, которое имеет достаточный авторитет внутри украинского политического класса, чтобы способствовать эффективному посредничеству между ними. И до 2014 года Польша последовательно продолжала не только свою роль главного «адвоката» Украины в Европе и на Западе, лоббиста европейской и евроатлантической интеграции Украины, но и системно работала с различными элитными группами Украины, балансируя и реализуя польские государственные интересы.

С началом минских процессов вокруг конфликта на Донбассе, однако, Польша, похоже, была исключена из этих процессов по консенсусному желанию России, Германии и Франции — «континентальной опции», как её называют польские геостратеги. Потеряв свой вес, украино-польские отношения начали ощутимо ухудшаться с ростом культивации и включения в государственный мифологический дизайн украинского государства националистических западноукраинских движений. Особенно болезненным и неожиданным для поляков ударом стал запрет на перезахоронение убитых на Волыни поляков.

После победы на президентских выборах в 2019 году Владимир Зеленский, который не поддерживал демонстративно националистическую риторику своего предшественника — олигарха Порошенко — и после первых примирительных шагов к польской стороне, в частности в вопросе перезахоронений, возобновил перспективу примирения и более тесного сотрудничества между государствами. В 2022 году Польша и Украина достигли, возможно, наибольшего взаимопонимания, солидарности и чувства единства в новейшей истории.

Избранный благодаря поддержке избирателей Юга, Востока и Центра страны, Зеленский выдвигал лозунги отказа от языково-националистической политики Порошенко, равенства и уважения ко всем украинцам независимо от их национальной, языковой и культурной самоидентификации. Сначала он пытался проводить политику примирения для различных частей украинского общества, в том числе для национальных меньшинств, и даже антикоррупционный дискурс — по крайней мере, на уровне деклараций.

С 24 февраля 2022 года украинцы из разных регионов и городов, с разным этническим происхождением, говорящие на разных языках, предпочитающие разную музыку и кино и посещающие разные церкви, чрезвычайно сплоченно стали на защиту своей страны. Тогда даже речи не могло быть о повседневных сейчас массовых облавах на призывников со стороны ТЦК (территориальных центров комплектования); в очередях к ТЦК стояли длинные очереди добровольцев, которых организационно не могли всех принять. Самые эффективные подразделения, такие как харьковский «Кракен», бойцы которого преимущественно русскоязычные, сформировались исключительно благодаря горизонтальным личным контактам в обход бюрократических структур комплектования.

Украинцы, объединенные общей целью защитить страну и изгнать врага, самоорганизовались, преодолевали бюрократические препятствия, которые в тот момент значительно самоустранились. В феврале и марте Владимир Зеленский призывал украинцев к Отечественной войне и присваивал прифронтовым городам статус городов-героев (Мариуполю, Харькову, Чернигову и др.), ссылаясь на понятные и близкие большинству украинцев архетипы борьбы за свою страну, во многом унаследованные из эпохи СССР во Второй мировой. Именно тогда, к удивлению всего мира и вопреки прогнозам большинства военных аналитиков, Украина одержала выдающиеся победы в этой войне. Только откровенным безумцам могло тогда прийти в голову вводить какие-то языково-культурные запреты и репрессии или даже делать замечания по поводу использования «не того» языка. Автор статьи в тот момент находился в ТРО Киева, сформированной на базе националистической (!) организации в обход ТЦК, где почти половина бойцов общались на русском — и никаких конфликтов ни на учениях, ни в условиях боевых действий это не вызывало, так как люди были объединены экзистенциальной целью.

Именно в это время миллионы украинцев нашли убежище в Польше, где они встретили огромную солидарность и поддержку обычных поляков — по статистике, каждый третий поляк принимал у себя дома беженцев из Украины. Общаясь на разных языках, люди прежде всего стремились понять друг друга, так как украинский и польский языки очень похожи и в основном взаимопонимаемы, а русский многие поляки знают со школьных лет.

После успешного завершения обороны Киева в столицу начали массово возвращаться чиновники, которые в основном сбежали в конце февраля; бюрократический аппарат, который в Украине пронизан коррупцией, возобновил свою деятельность. Одним из первых ощутимых для населения неудачных решений стала регуляция рынка топлива в апреле-мае 2022 года, которая быстро привела к большему дефициту на заправках, чем даже в первые дни полномасштабного вторжения. В дальнейшем государственный аппарат и многие местные администрации, пользуясь расширенными полномочиями в условиях военного положения, взяли курс на «закручивание гаек»: запрет на выезд мужчин призывного возраста за границу (с первых дней военного положения, с постепенным усложнением), усиление налогового давления на бизнес, растворение частей теробороны в ВСУ и их реорганизация фактически в регулярные части, введение государственного контроля за волонтёрским движением.

На протяжении двух лет полномасштабной войны эти изменения сопровождались громкими коррупционными скандалами, которые в условиях экзистенциальной для украинского государства войны вызывали гораздо более резкую критику со стороны общества, а также западных доноров помощи Украине, чем раньше. Возможно, наиболее ярким примером ненасытной коррупции в условиях военного положения стали действия ТЦК — учреждений мобилизации украинцев в армию, — которые за в среднем 5-10 тысяч долларов выдавали военным «белые билеты». С целью увеличения числа «клиентов» сотрудники ТЦК начали буквально ловить людей на улицах и насильно, лишая свободы передвижения, мобилизовывать или принуждать к уплате взяток. Характерным показателем изменений в организационных способностях украинского государства можно также считать боевые действия 2023-2024 гг.: чрезвычайно затянувшаяся, подвергавшаяся критике международных военных экспертов, кровавая оборона Бахмута, который воспевался государственными медиа как «Крепость-Бахмут», и за полгода анонсированная попытка наступления на Запорожье, которая натолкнулась на заранее качественно подготовленную российскую оборону и не достигла успехов, вместо этого привела к огромным потерям. Последовательные провалы на донецком фронте в 2024 году сопровождались увеличением числа сообщений о бегстве и дезертирстве уставших или немотивированных бойцов — часто среди тех, кого ловили на улицах сотрудники ТЦК.

Параллельно с неудачными управленческими решениями, коррупционными скандалами и неудачами на фронте в условиях мирной жизни в тылу, наполненного дорогими проектами благоустройства, украинские чиновники в области культуры совместно с неохунвейбинами-активистами инициировали различные мероприятия по дерусификации и украинизации. Были приняты ряд законов, подзаконных актов и решений местных властей о так называемой культурной «деколонизации», заключающейся в сносе памятников, переименовании улиц, посвященных деятелям русскоязычной культуры, часто непосредственно связанным с местами увековечения, которых в рамках этого национал-ресентиментного дискурса стали считать причастными к российскому империализму.

Примечательно, что даже на Западе Украины демонтажи памятников, например поэту и писателю Александру Пушкину, начались только 7 апреля 2022 года, то есть через неделю после изгнания российских войск из-под Киева. Маховик украинизации и дерусификации постепенно набирал обороты. Наиболее известными акциями по дерусификации, официально позднее названными «осуждением и запретом пропаганды российской имперской политики в Украине и деколонизации топонимии», стали демонтаж памятников не только деятелей имперских российских режимов, но и всемирно признанных культурных деятелей. Попытки переименовать музей выдающегося киевского писателя Михаила Булгакова, мораторий на публичное использование русскоязычного культурного продукта, в том числе на продажу книг украинских писателей на русском языке в Киеве, переименование исторических улиц и намерения демонтажа ряда исторических, защищенных международными конвенциями памятников в Одессе, а также инициатива чиновников и активистов по так называемому «КультНаступу», декларирующему вытеснение русского языка, литературы, музыки и кино.

Одним из ключевых подписантов, указанных на сайте «КультНаступа» на пятой странице, является известный в Польше фальсификатор истории и последовательный провокатор раздора между украинцами и поляками — Владимир Вятрович.

Проявления отрыва украинского государства от европейской цивилизационной рамки, с учетом вышеперечисленных событий, выражаются не только в отказе разрешить полякам перезахоронить убитых на Волыни людей, но также носят системный характер и часто инициируются одними и теми же людьми и институтами. Польша, имея опыт такой медиа-структуры, как «Белсат», которая в своё время стала одной из самых популярных в Беларуси, могла бы активнее взаимодействовать и с украинским обществом. С ростом количества и радикализма неохунвейбинских инициатив в Украине наблюдается все больший запрос на открытый и цивилизованный дискурс, способствующий как внутреннему украинскому общественному порядку, так и цивилизованному взаимодействию с соседями и партнерами. Активное информационное взаимодействие Польши с украинским обществом вовсе не обязательно должно было бы концентрироваться исключительно на дискурсе, близком Восточной Украине, с учетом совместного противостояния культу ОУН(б) и УПА. Вместо этого, сбалансировавшись между разными социальными группами в Украине, Польша могла бы получить одно из ключевых преимуществ для реализации своей восточной политики — аналогично тому, как это делают США, Великобритания, Германия и даже враждебная нам Россия — государства, чья внешняя информационная политика является ключевым элементом их внешней политики в целом.

Полякам теперь уже не стоит опасаться восточных украинцев и их политических лидеров, исходя из поверхностного культурного сходства русскоязычных украинцев с русскими. После варварского нападения России 24 февраля 2022 года, после разрушительных бомбардировок и преступлений на оккупированных территориях в Харькове, Мариуполе, Чернигове, под Киевом, в Изюме, Херсоне и многих других городах отношение к российскому государству в этих регионах стало однозначно непримиримым и не предполагает никакого дрейфа в сторону сближения с Россией. Разрыв культурных, межобщинных, мировоззренческих контактов с Россией создал определенную идеологическую пустоту, которая может заполняться агрессивным неохунвейбинским дискурсом националистического ресентимента, а может — ценностями глобального трансатлантического проекта, которые, однако, из-за особенностей менталитета не так легко воспринимаются в этих регионах. Или же она может заполняться ценностями общего пространства Междуморья — пространства тесно связанных между собой народов, культур, прошлого и будущего.

При этом вовсе не следует приписывать моноэтническое и узкопроектное мышление исключительно жителям западноукраинских, бывших восточнопольских регионов. Существует множество мудрых людей, которые там живут или оттуда родом и которые прекрасно видят последствия и перспективы этого мышления. К слову, писатель и поэт Иван Франко, который в своем «Захаре Беркуте» закладывает идеалы и архетипы украинского общественно-политического строя и выступает за укрепление украинско-польских отношений, происходит именно из Восточной Галиции. Приверженцы условного «бандеризма» и других форм навязывания аспектов идентичности сегодня могут встретиться в любом уголке Украины, и в Польше подобные национал-рецентиментные политические силы также существуют. Автор статьи имеет в виду то, что польские политические деятели могли бы обратить внимание и на другую, большую часть Украины, на элитные группы, ориентированные на её избирателей. Нас объединяют общие стратегические цели — мир, безопасность и процветание Междуморья, общий стратегический враг — Россия, общие стратегические конкуренты в Евразии и общие экзистенциальные ценности. Важно и то, что наши мировоззренческие позиции по сути ничем не разъединены.

Ужасные события XX века и их опосредованные социопсихологические последствия в XXI веке не должны становиться поводом для ксенофобии и перебрасывания взаимными обвинениями. В интересах Польши — признать свою ответственность (именно ответственность, а не вину) за узкопроектный моноэтнический курс Второй Польской Республики. Эта ответственность даёт польскому обществу и правительству легитимные основания включиться в трансформационный общественный полилог в Украине — подобно тому, как это было в 2004 году. Идея о том, что западноукраинский национализм является органическим следствием и гротескной калькой польского национализма межвоенной эпохи, может показаться странной и возмутительной для многих поляков, особенно в контексте современного «волынского» дискурса польских историков и общественности. Однако немцы и французы, например, не удивляются утверждению, что немецкий национализм возник под влиянием французского национализма эпохи Наполеона, несмотря на то, какими жестокими последствиями он обернулся для мира, в том числе для самой Франции. Немцы и французы систематически проработали свои конфликтные моменты в истории, наладили диалог не только между элитами, но и между обществами — и так превратились из заклятых врагов в последовательный тандем, фактически руководящий Европейским Союзом и рядом общеевропейских проектов. На международной арене Германия и Франция системно, за редкими исключениями, занимают общую позицию, что имело место и при попытках урегулирования российско-украинского конфликта в Нормандском формате.

Украина и Польша, подобно Франции и Германии, имеют огромный потенциал для развития, процветания, создания общего культурного и общественного пространства, а также, прежде всего сейчас — безопасности и обороны в Балто-Черноморском макрорегионе. Мы стоим перед общими вызовами угрозы со стороны России, разнообразных стремлений к ограничению нашего самоопределения со стороны некоторых западноевропейских стран и институтов, при этом вместе органично формируем логистические цепи и ворота, с помощью которых можем существенно влиять на геополитическое, экономическое и торговое положение в Евразии.

Честно выяснив, в чем заключаются причины глубокого ресентимента, выдаваемого теперь за усиленное национальное самосознание западноукраинских регионов, когда-то бывших восточнопольскими, можно будет пересмотреть и окончательно разрешить межнациональные и внутренние конфликты. Опираясь на этос, основанный на цивилизованности, свободе, достоинстве, солидарности и взаимном доверии, ориентированный на общие государственные интересы в геополитическом устройстве сил, мы можем строить целостную, ориентированную на будущие победы, а не на прошлые поражения, национальную самоидентификацию как поляков, так и украинцев, а также региональную самоидентификацию народов Междуморья. Авторы, а не Жертвы, творили, творят и будут творить историю, в которую их вписывают золотыми буквами.

Дмитрий Кадубин, автор канала “Цивилизация”, соведущий канала Юрия Романенко в украинско-польских эфирах.