Одна из моих френдов в первых неделях карантина заметила, что в ленте как-то странно уменьшилось «знатоков» менталитета, пафосных социальных психологов и прочих тех, у кого размышления начинались со стандартного: "Головна проблема українського народу...". Зато математиков и статистиков стало не в пример больше. Все чего-то считают, высчитывают, а про народ не гу-гу. Что в рот воды набрали. Не скажу, чтобы совсем так, однако спору нет – снисходительных рассуждений со сверкающих высот личной успешности в тот момент гораздо поредело. Оно и понятно, какая к черту успешность, если завтра тебя отвезут в больничку, и будешь ты там лежать в очереди к аппарату, как любая другая среднестатистическая единица, ожидая пока надышится какая-то блатная сволочь. Но матюгали его (народ), тем не менее, в три раза сильнее, потому как понавыбирал понимаешь паразитов на нашу «светлую» голову, что вчера, что позавчера, и носит их на своем теле, а хорошие люди страдают. И трендом сезона у нас с тех пор «Апокалипсис» – сочинения на тему, как украинский «Титаник», пока на палубе играет музыка, а в капитанской рубке какие-то обалдуи хаотично дергают за штурвал (при этом утверждая, что все под контролем), на полных парах несется к айсбергу.
Про айсберг, э-эт точно – приложиться от души к твёрдому агрегатному состоянию H2O – у нас есть шансы. Но с другой стороны, возникает закономерный вопрос, а есть ли шанс пройти рядом, доплыв все-таки до заветного берега? Ну, хоть без трубы, и помятым боком. Или как частенько проскальзывает у Романенко: «Способны ли мы?». В конце концов! И тут без разговора о народе ну просто никак, потому как в сакральной формуле «верхи не могут, низы не хотят» – низы вполне себе один из двух ключевых факторов.
Но сначала о верхах, то бишь о «слугах народных», о них родимых. И не только о тех, что сейчас ну и о тех, что вчера. О тех что, взгромоздившись на грузовик первого декабря тринадцатого года, клялись народу, собравшемуся на площади, что они совсем не про ротацию паразитов у корыта, они про «изменить систему». Народ поверил и полез на баррикады, кто-то погиб, кого-то покалечило, кому-то пришлось бросать нажитое и начинать с нуля на новом месте, а система как сидела пауком в нашей жизни, так и сидит. Ваш покорный слуга, на самом деле, не знает, где заканчивается народный менталитет и начинается менталитет политической и прочей элиты, но шесть лет это много, – это очень много! Тому примеров тьма в нашей (и не только нашей) истории. Как бы то ни было, но всего за полгода правительство Александра ІІ разработало черновой проект «Крестьянской реформы». А, в общем, от учреждения Секретного комитета по крестьянскому делу в составе одиннадцати человек до Высочайшего манифеста прошло четыре года. Ну да, рудимент барщины (сорок дней в год для мужиков и тридцать для баб) сохранялся местами вплоть до убийства царя-освободителя, но землю крестьянские общины получили и хоть какую-то личную свободу для своих членов тоже. Еще вчера, чтобы поехать подработать где-то вне пределов деревни, нужно было просить барина отпустить, Христа ради, на оброк. А господа они с утра в то ли меланхолии, то ли в ипохондрии – прошлого дня в вист соседу проигрались и не до мужичьих проблем им. «Пшел вон рожа нечесаная!». А сегодня уже гляди-ка, пару копеек волостному писарю занес, документы выправил и жизнь хоть не налаживается, но становится гораздо понятней и не имеет значения, какая там сегодня хворь у барина!
Народ двинул в города, кто в лавки, кто на фабрики. Кто-то занялся мелким промыслом на селе, кто-то сельскохозяйственным товарным производством. Все это варилось в общем котле, принимая разные формы и начиная со второй половины девятнадцатого века, Империя таки потихоньку двинула в настоящий капитализм из фактически дремучего рабства. Через тридцать лет уже была совсем другая страна. Да, с противоречиями и системными косяками, но другая. И с другой, кстати, армией, которую реформировал, все тот же Александр и примерно за те же смешные сроки. Было – рекрутский набор на двадцать пять лет, а стало – всеобщая воинская повинность и срочная служба шесть лет. А теперь давайте представим, что результатом работы Секретного комитета из одиннадцати лиц стало бы появление на улицах Питера и Москвы красивых полицейских и введение безвизового выезда за рубеж для тех немногих, кто не под барином. Ощущается разница ароматов в «изменить систему»? Не?
Так почему тогда вышло? С последнего «Юрьева дня», триста шестьдесят четыре года система трансформировалась только в сторону «барства дикого без чувства, без закона» и вдруг – за четыре года – попустило. В стране, где чиновные винтики через одного были натуральными помещиками, где даже мать вождя всемирного пролетариата имела свое Кокушкино. Почему-почему! Да потому что в формуле «низы не хотят, верхи не могут» очень большое значение имеет, что именно хотят низы. Количество крестьянских бунтов в пятьдесят девятом году догнало до восьми сотен, но крестьянам уже не нужен был добрый барин. Земля и воля. Всего лишь! Они хотели быть свободными, свободно хозяйствовать на своей богом данной земле и распоряжаться плодами своего труда. Им никто не объяснял про свободный доступ к ресурсам и рынкам, но по факту именно к этому они стремились, под давлением снизу и никак иначе прошла Александровская реформа, которая запустила переформатирование доступа. Потом Александру III (уже после убийства отца) пришлось окончательно покончить с барщиной, а Николаю II (после Первой русской революции) отменить выкупные платежи. Попробуй не отмени, если в пятом году селяне сожгли больше четырех тысяч поместий. Весомый аргумент. А в октябре семнадцатого, когда будущий вождь мирового пролетариата ненароком нащупал в кармане наказ о земле крестьянских депутатов-эсеров и прочитал его, как свой доклад о земельном вопросе, на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов, то крестьян не пришлось долго уговаривать – землю они поделили сразу. Без всяких уполномоченных и дополнительных циркуляров. Другой вопрос, что старая элита не оценила их моральное право, не поняла, что это та точка опоры, на которую можно опереться, а решила по старой доброй традиции «в морду хама», чем и толкнула селян во влажные объятия большевиков и прочих сопутствующих.
Теперь вернемся в начало девяностых – чего хотели наши селяне в момент слома советской системы? Земли? Доступа к ресурсам? Та ну не смешите, если бы они хотели земли, они бы колхозную землю разделили в течение полугода как делили их дедушки помещичьи земли, не дожидаясь решения сверху. Как китайцы делили земли коммун, либо с согласия местных секретарей по примеру деревни Гора Девяти Драконов провинции Оычуань, либо вообще тайно договариваясь между собой, как в деревне Малая Гора провинции Аньхой. Верховные власти совсем не планировали рушить коммуны, но так вышло, что им пришлось признать разумность этого подхода, потому что эффективность была на лицо. «Не важно, какого кот цвета — черный он или белый. Хороший кот такой, который ловит мышей».
Те, кто хотели заниматься сельским хозяйством – занимались, другие начинали что-то производить в волостных и поселковых цехах. Тем более что у крестьян появились деньги, и они могли позволить себе купить их продукцию. И опять же, власти совсем не имели в планах двигать реформы именно с этого края. И их можно понять. Кому на самом деле могло показаться достойным внимания производство, эволюционировавшее из кустарных сельскохозяйственных мастерских и деревенских плавилен малой металлургии эпохи «большого скачка»? Естественно их считали дефективными потребителями сырья и ресурсов, которое гораздо больше подойдет для государственных крупных предприятий, и урезали доступ везде, где могли. Но, тем не менее, уже 1987 году Дэн Сяопин отметит успех волостных цехов, а к 1996-му году эти цеха по темпам роста перегонят госсектор и завалят ширпотребом весь бывший Советский Союз и кучу других стран. Та же самая картина маслом с розничной торговлей в городах. Когда начался великий отток в города – крестьяне, кто не хотел оставаться в селе, горожане, отправленные в деревни во времена «культурной революции» – все отправлялись в город, где их совсем никто не ждал, где не было работы. Там они начинали торговать на рынках, в разнос, в мелких лавках, буквально выгрызая свое место под солнцем, и вы будете смеяться, но государству приходилось отступать, вносить правки в законы, вводить упрощенное налогообложение. Чиновничья конструкция разворачивалась в результате страстного желания миллионов граждан быть хозяином своего дела, их стремления доступа к ресурсам и рынкам.
Аналогичные, по сути, процессы проходили в Североамериканских штатах в начале девятнадцатого века, когда под многолетним напором переселенцев конгрессмены штатов начали вносить правки в английское земельное право, и в результате был принят «Закон о заимке» 1823 года, положение которого потом вошли в горное право.
Другие по форме, но абсолютно такие же, по сути, процессы проходили в Мексике в начале двадцатого века. Когда мексиканские крестьяне десятками тысяч повалили в отряды Паскуаля Ороско, Панчо Вильи и Эмлиано Сапаты, то они шли за землей и не зачем больше. Таки да, формат доступа традиционно сложился другой – общинная собственность и индивидуальное пользование, с правом наследования. Но сути это не меняло – крестьяне воевали почти четверть века пока не получили назад свою землю, которую у них отжимали почти всю половину девятнадцатого столетия под абсолютно, кстати, либеральными лозунгами – главенства частной собственности, секуляризации земель, модернизации экономики и прочее. Опять же, Мексика, в конечном счете, не стала «азиатским тигром». Это правда. Но если взять ее стартовое положение в 1935-ом, когда Ласаро Карденас начал реформы (в том числе аграрные, в основу которых было заложено веками наработанное народное право), и сравнить тем, что получилось в пятидесятых, шестидесятых, то результат вполне приемлем. Но никто, никогда, ничего не начинал без давления снизу.
Когда слышишь, что китайское экономическое чудо произошло, потому что китайцы готовы работать за гроши, то становится смешно. Люди, вы часто встречали китайца с лопатой за пределами Китая? – хотя бы даже у нас, где их полно. Китаец приезжает и первым делом ищет, где открыть точку, думает, как раскрутить свой бизнес, как стать хозяином. А что ищут наши граждане, когда они куда-то приезжают? Они ищут работу, зарплату, место. Идеальные батраки! Может быть не все поголовно. Но подавляющее большинство.
Не хочется кивать на пережитки прошлого, но от прошлого никуда не деться – в черный ящик под названием СССР вошли люди с одной ментальностью, а вышли совсем с другой. Советский Союз был государством-корпорацией, а граждане были наемными работниками в корпоративной экономике – винтиками в машине. Мотивации члена корпорации совсем другие, чем у свободного субъекта рынка. Желание более свободного доступа к ресурсам и рынкам подменяется желанием более справедливого доступа к благам. Стремление к максимизации прибыли вытесняется стремлением повысить статус, потому как зарплата в корпорации пропорциональна личному статусу и статусу самой корпорации. В корпорации отсутствует обособление экономического пространства, и член корпорации не принимает границ, все, что внутри – общее, а все, что за пределами общего – не имеет значения, а значит, не имеет права на существование (в этом отношении «дети глобализации» такие же совки, как их папы и мамы). Машину разломали – винтики высыпались, но вернуть те базовые мотивации, которые были до вхождения в социалистическую действительность, так легко не получается. Эти социальные слои по-хорошему нужно восстанавливать, как восстанавливали популяцию бизонов. Но, черт подери! – для этого опять же необходимо навязывать привилегированному классу определенные цели. А навязывать (как мы выяснили) должен именно социальный слой, которому это нужно. И которого почти нет. Вот такая «Лента Мебиуса».
Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook, страницу «Хвилі» в Instagram.