Что случилось с Россией: упадок от усталости?

Российская действительность начала ХХІ века сливается в одну безрадостную картину. Собственно говоря, речь идет не об одной России образца после 1991 года, а обо всем евразийском пространстве, существовавшем в рамках Российской империи.

Пытаясь обобщить результаты наблюдений и ощущений, мыслящий человек приходит к выводу, что окружающий его социум неспособен к нормальному воспроизводству с учетом глобальных вызовов современности. Он продолжает проедать интеллектуальные, материальные и культурные ресурсы  советского, а то и царского периодов, при этом возвращаясь к привычным и проверенным архаичным формам социального бытия.

Развитие социума происходит как бы на двух уровнях: с одной стороны, уродливо воспроизводятся заимствованные культурно-цивилизационные образцы и модели социальной организации, что, естественно приводит к вторичности и неудачам. С другой стороны, продолжается и ускоряется многоуровневая деградация, проявляющаяся, в частности, в разрушении инфраструктуры среды человеческого обитания  и примитивизации форм социального взаимодействия.

Почему же Россия стала «островом невезения»? Почему здесь не удается воспроизводство испробованных и успешно внедренных образцов социальной организации и экономического развития?

Этот вопрос задается уже как минимум два столетия. Написаны бесчисленные трактаты и наложены терриконы словесной руды. Автору тоже бы  хотелось положить свой камешек в эту гору.

Самый простой и правильный ответ – в России не происходит ничего такого, чего бы ни было в истории человеческого рода. Но очевидно, простые ответы нуждаются в более детальном объяснении. Хотя каждая история по- своему уникальна, но существуют некие общие причины.

Начнем сначала. При всем божественном происхождении человека, никто не отменял его биологическую природу. Нам, особенно людям советского прошлого, с самого детства вбивали в голову тезис о двойственной социально-биологической природе человека. Причем, если о социальности трубили постоянно (собственно, на ее примате строилась идея коммунизма), то биологию как-то затушевывали и пробегали скороговоркой. Договорились даже до того, что «социальность» в человеке может влиять и даже менять его биологическую природу, причем от слов в 1917 году перешли к делу, обрекая на страдания не только эту часть Евразии, но и все человечество.

На самом деле, несмотря на созданный культурно-технологический ландшафт как средство отгораживания от природы, человек остался частью животного мира. Отсюда следует, что к нему применимы законы биологических систем. Конечно, можно утверждать, что законы биологии в силу особенности нашего вида очень сильно отличаются от таковых в собственно животном мире и в процессе эволюции сильно видоизменились. Например, происходят различные процессы саморегуляции и перемешивания населения вследствие миграции, что способствует оздоровлению генотипа и, таким образом частично преодолевается угроза биологического вырождения.  К тому же, человечество очень сильно влезло в процесс собственной эволюции, породив иллюзию если не об изменении, то, по крайней мере, о возможности «подправления» собственной природы.

Здесь также необходимо расстаться с еще одним тщательно лелеянным в демократическом сообществе мифом относительно равенства человечества и биологической равноценности отдельных его частей. Автор сознательно заходит в очень опасное поле, рискуя быть обвиненным в следовании развенчанным расовым теориям, ставшим основой нацистского тоталитаризма в ХХ веке.  Но на самом деле ничего человеконенавистнического здесь нет.

Если человек  признает свой биологический характер (что несомненно), то придется признать и применение законов биологии к человеческим общностям.

Итак, род человеческий поделен на отдельные общности, проживающие в различных регионах Земли. При наличии общей эволюции, отдельные группы гомо сапиенс все же отличаются друг от друга, и самое главное отличие состоит в несовпадении процессов эволюции. Ведь нужно признать, что в доколумбовую эру, когда единого человечества не существовало и контакты между его отдельными частями носили случайный характер, различные сегменты человечества превратились в уникальные, часто ни на кого не похожие цивилизации со своей социальной организацией, структурой власти, моделью государства, духовно-религиозными началами, уровнем техники и технологии и т п.

Наверное, никто не станет отрицать, что любая биологическая (в нашем случае био-социальная) общность проходит жизненный цикл от зарождения до гибели. Как кто-то сказал, «человек смертен, но человечество бессмертно» и оно развивается неравномерно: отдельные его группы уходят вперед и рано старятся, другие более молоды и находятся на пике своего развития. Процессы старения могут ускоряться или же замедляться, науке лишь предстоит узнать, почему одни народы самые настоящие долгожители без явных признаков старения и деградации, а другие же находятся в фазе явного упадка без надежды на возрождение. Если допустить, что гомо сапиенс все- таки остается и биологической субстанцией в добавок к социальной, то почему нельзя допустить, что отдельные его части могут находиться в процессе биологической деградации.

В этом контексте абсолютно в новом свете открывается история человеческого сообщества, проживающего на одной шестой суши в северо-восточной Евразии.

Все постсоветское пространство являет собой образец деградации био-социальной массы, продолжающейся уже несколько столетий.

Развал начался отнюдь не в 1917 году, скорее эта дата стала точкой отсчета очередной безнадежной попытки приостановить упадок. Этот процесс является естественным явлением, а не результатом вмешательства злых сил или внешних врагов. На протяжении нескольких веков энергия сложного живого организма постепенно иссякала и к началу ХХ столетия русский социум (а под таковым имеется в виду человеческая общность бывшей Российской империи) оказался неспособным к сложным образцам социальной организации. Переход от феодальной монархии к более совершенному устройству государства был успешно провален, а «новое» государство большевиков оказалось в социальном отношении ни чем иным как «новым феодализмом», соединенным с более продвинутой техникой и технологией. Последующее постсоветское развитие показало, что «заморочки» типа демократии, присущие молодым, активным и энергичным сообществам, оказались не по зубам дряхлеющей био-социальной массе. Требовать инициативы и энергии от больного и усталого человека по крайней мере негуманно и бессмыслено. Поэтому попытки внедрить демократию западного типа обречены на провал, ведь только авторитарная модель создает наиболее щадящий политический режим и жизненный уклад, не требующий от общества напряжения сил. Можно пойти дальше и предположить, что приход к власти «левых»-перераспределителей знаменует ослабление социума. В Европе это происходит периодически, а в Росии стало неотъемлемым явлением.

Возникает естественный вопрос: что стало причиной упадка или же фактором, ускорившим этот процесс?

В качестве гипотезы можно предложить следующее: в ходе освоения территории, предполагавший распыление населения, социум не смог совладать со средой.

На географический и климатический факторы, кстати, обращали внимание великие российские историки, в частности, В.Ключевский. С точки зрения биологии, если популяция находиться в ареале с неблагоприятными условиями проживания, она либо уходит оттуда, либо адаптируется, либо гибнет. В случае приспособления возникают дополнительные адаптационные механизмы для выживания. Однако адаптация требует сверхнапряжения  сил, что приводит к перерасходу энергии и становится спусковым механизмом для начала деградации популяции. Освоение большой территории Евразии требовало перенапряжения сил и ресурсов, что не способствовало созданию качественной среды обитания человека. В свою очередь, российский социум был лишен механизмов «пополнения энергии», или же, на языке Л.Гумилева, восстановления пассионарности. Отчасти это делалось за счет приращения территорий и населения, но очень скоро этот механизм перестал работать.

В этом свете по-иному выглядит и роль государства. Российская государственная машина, начиная от Ивана Грозного – это не столько кровожадный зверь, тянущий жилы из людей, сколько необходимый инструмент подержания хотя бы минимального уровня человеческой активности в условиях длящейся деградации социума. Отсюда можно понять психологию диктатуры И.Сталина, который помимо решения традиционных вопросов по удержанию власти должен был приводить в относительно жизнеспособный вид разоренную гражданской войной громадную страну с деградирующим, неспособным к систематическому производительному труду населением, реагирующим лишь на применяемое к нему насилие. Поэтому, восстановление империи в новой идеологической (советско-коммунистической) оболочке было не чем иным, как средством сохранения социума, выпадающего из глобальной реальности и теряющего способность к самосбережению.

Разрушение привычных и довольно эффективных в прошлом механизмов социального контроля запустило в начале 90-х гг. механизм распада империи. Любые попытки его приостановить, в частности, путем создания СНГ, Евразийского союза или иных интеграционных объединений – это акт отчаяния, который, впрочем, обречен на неудачу.

Возникает естественный вопрос – как такой, с позволения сказать, «труп» смог на протяжении столетий не просто здравствовать, но и проводить имперскую экспансию на евразийском континенте? Одним из ответов может быть пространственная специфика территории имперского расширения. На протяжении, по меньшей мере, пяти столетий русские земли, а потом Московия/Россия имели более слабых соседей, не способных на создание серьезных угроз не только самому российскому государству, но и его имперской экспансии – вспомним Речь Посполитую 16-18 веков, восточные деспотии Средней Азии или Китай. Такой барьер появился лишь в 1945 году после военно-политической и экономической консолидации Запада вокруг Соединенных Штатов. Вопреки логике событий, это не пошло на пользу России и не заставило ее обратиться «вовнутрь» и начать процесс качественных преобразований среды обитания, поскольку внутренние силы социума уже были безвозвратно подорваны и к тому же вовлечены в абсолютно бесполезный процесс расширения сферы «социализма» в третьем мире.

Что произойдет с Россией в будущем?  Станет ли она началом новой и жизнеспособной общности или же растворится в более молодых и успешных сообществах?

Конечно же, говоря о смерти как конце жизненного цикла, имеется ввиду не буквальная физическая гибель, а скорее изменение уже существующей формы. Проще говоря, Российская Федерация, а возможно и некоторые другие постсоветские государства в нынешнем виде доживает последние десятилетия. В данном конкретном случае три фактора станут ключевыми в процессе деградации и распада: национализм русского этноса, демография и инфраструктура.

Начнем с того, что распад СССР запустил механизм ускоренного формирования этнической идентичности основной титульной нации. Мало верится в «евразийскую» гармонию, поэтому, вероятнее всего этот процесс будет происходить по имперскому варианту, с попытками вытеснения и ассимиляции других этнических груп, в том числе и автохтонов. Там, где попытки подмять под себя не увенчаются успехом, произойдет простой исход представителей русского (если угодно, славянского) этноса с сопутствующим ослаблением политического контроля со стороны федерального центра, что уже можно наблюдать в некоторых субъектах Северного Кавказа. Нечто подобное в смягченном варианте наблюдается также в Татарстане и Туве.

В качестве второго фактора распада можно определить долгосрочные отрицательные тенденции в развитии народонаселения, прежде всего уменьшение его численности и старение. По взвешенным прогнозам специалистов, население РФ к середине века вероятнее всего уменьшится на 20-30%, причем особенно быстро жителей теряют восточные регионы страны, примыкающие к динамично развивающимся государствам Дальнего Востока. Другим крайне опасным последствием демографических потерь станет уменьшение количества и качества рабочей силы, а также мобилизационных ресурсов. При любых временных всплесках рождаемости будет невозможно возместить нехватку людей за счет собственных усилий. Придется либо завозить рабочую силу из стран Азии и Африки, либо расширять территорию страны за счет бывших союзных республик с последующей перекачкой части  населения в регионы Дальнего Востока и Сибири с целью нейтрализации китайской или иной экспансии. Именно этими прозаическими причинами, а не идеологической риторикой можно объяснить продвижение идеи «русского мира» и создание Евразийского Союза.

Третим фактором распада станет разрушение инфраструктуры. В стране имеются десятки тысяч промышленных обьектов с высокой степенью износа. Пока удавалось избегать широкомасштабных аварий с массовыми жертвами. Самым заметными в даном случае могут стать аварии на опасных производствах и, особенно, на обьектах с наличием оружия массового уничтожения. Все это может стать результатом не только природного износа, но и падения квалификации обслуживающего персонала.

К сожалению, негативное воздействие всех трех факторов приобрело необратимый характер, а существующий уровень государства и общества не позволяет их нейтрализовать. Ошибка российского правящего класса состоит в том, что он не осознает необратимость и неотвратимость распада, и вместо того, чтобы направить этот естественный и неизбежный процесс цивилизованное русло с целью наименьшего ущерба для людей, затеваются интеграционные игры, чтобы, образно говоря, влить свежую кровь в холодеющий труп. Разве  трудно понять, что практически все постсоветское пространство находится в фазе упадка и неспособно усилить общий потенциал: ведь если соединить одноглазого, одноногого и однорукого, все равно не получится здоровая и полноценная особь?

В завершении стоит повторить, что ничего нового и особенно уникального не происходит. Если же на развитие ситуации экстраполировать уже известные исторические образцы, российская действительность представляет собой Римскую империю в 3-м веке нашей эры. Варвары еще не уничтожили государство окончательно, но всем ясно, что конец не за горами. В утешение следует сказать, что на обломках Рима выросла великая европейская цивилизация.