Управляя однообразием: постскриптум к статье “Социально-информационные процессы в СССР»

В статье “Социально-информационные процессы в СССР: оттепель, перестройка и другие” мы говорили о трудностях управления в ситуации роста разнообразия в среде — объекте управления. Структуры управления начинает переполнять «шум», они не могут классифицировать поступающие сигналы, по сути не понимая их.

Именно для борьбы с этим феноменом разнообразия работают модели “плавильного котла” в США или “новая историческая общность — советский народ” в СССР. Однако эта модель “мультикультурализма” не сработала в Европе, порождая “страшные” рассказы о сегодняшней жизни в Париже или Стокгольме, заполненным мигрантами со своими правилами поведения. Свежие силы другой более молодой “идентичности”, поскольку мигрантами в основном являются молодые люди, оказались сильнее старой европейской идентичности. Они создали свои барьеры, сквозь которые не пропускали чужое информационное и виртуальное давление. Интересно, что, например, британская разведка жаловалась, как ей трудно проникать в среду мигрантов, поскольку они закрыты: обедают вместе, женятся на сестрах друзей и т.д.. В этом случае разнообразие не удалось “подавить”, и оно стало в результате источником внутреннего терроризма.

В СССР чужое политическое нивелировалось усиленным продвижением своего. В школе были политинформации, во дворах строились “агитплощадки”, на улицах города в стеклянных витринах выставлялись свежие номера газет, которые по самой дешевой цене продавались повсюду в газетных киосках “Союзпечати”. Это было доставкой информации даже туда, где ее быть не должно. И это тоже было борьбой с разнообразием, поскольку тиражировалось образцовое однообразие.

Но одновременно люди читали книги на тему борьбы с чужой философией исключительно для того, чтобы узнать эту «неправильную» философию. Читали польские журналы для того, чтобы знать французских теоретиков структурализма, югославскую газету «Борба» или газету английской компартии “Morning Star”, чтобы получить альтернативную информацию. Альтернативная информация ценилась больше тиражируемой, именно поэтому слушались зарубежные радиоголоса. Таким образом пробивалось разнообразие в противовес государственным усилиям.

Идеология была незыблема, здесь альтернативность была невозможной, она стояла как памятник на площади. Э. Неизвестный о роли памятников в СССР говорил, что их функция состоит в том, чтобы занимать место, не пуская на него других.

Как чужое политическое могло отслеживаться в СССР? НКВД-КГБ не могло быть в состоянии охватывать все разнообразие, а решения все равно надо принимать. Отсюда следует единственное возможное решение — действовать по шаблону. Какие шаблоны для реагирования могла иметь спецслужба? Первый и главный — визуальные символы врага. По этой причине и боролись со стилягами, поскольку они брали визуальные приметы, отсылающие на идеологического противника: длинные волосы, джинсы-дудочки, туфли на микропоре. Тут использование разнообразия являлось подсказкой для борьбы.

Но самое важное — был условный список запрещенного. Например, имена (одно из них — Бухарин), следовательно, портрет Бухарина становился уликой, хранение его было криминально наказуемым.

Следующим могли быть контакты и коммуникации с запрещенным: родственниками за границей, контактами с иностранцами, слушанием радиоголосов, что отразилось, например, в карикатуре в “Крокодиле”, где был человек с огромным ухом в “фарцовочной” яркой рубашке с подписью, повторяющей биологическую классификацию — “Ушастик коротковолновый”.

Наличие запрещенной книги демонстрировало криминальное деяние. Без нее человеку нельзя было ничего предъявить, поэтому поиск запрещенного становился главной целью. Каверин как-то написал про время репрессией, что по всей стране стоял дым, это люди сжигали дневники, письма, фотографии, за которые их могли привлечь.

Потенциально враждебной была среда интеллигенции, куда были направлены основные взгляды партаппарата и спецслужб. Правда, сегодня, судя по воспоминаниям, если не главными, то просто националистами вдруг оказываются не только Кравчук или Шелест, но и даже Щербицкий. Так что более правильным представлением должно быть различение официальной и неофициальной позиции любого лица.

Советский Союз обладал жесткой иерархией сакральности, на вершине которой стоял Ленин, соответственно, и музей Ленина имел не меньшее значение среди музеев. Сакральными были и ЦК среди других организаций, и Красная площадь среди других площадей. История мира также начиналась с Октябрьской революции. То есть такой “лак” сакральности наносился на избранные точки пространства и времени, а все остальное считалось производным от них.

Были определенные места сакральности, куда нельзя было допустить на работу “чужого”. Математики-евреи рассказывают, что им нельзя было идти преподавать в Московский университет, но можно было идти работать в почтовые ящики. Это же касается и диссидентов, а то и просто так называемых “подписантов”, поэтому они тоже шли в те же “ящики”, тем самым часто все оказывались вместе под одной крышей. Возможно, это также определенная стратегия, например, КГБ в Лениграде создавало джаз-клуб, чтобы собрать из “гаражей” всех, кто им интересен, под одной крышей. Это тоже инструментарий по уменьшению разнообразия управляемой среды.

Наличие заграницы является расширение разнообразия. Но его информационно сужали, видя в загранице только то, что следовало, например, американских безработных, роющихся в мусорных баках. Оперирование термином “все прогрессивное человечество” позволяло видеть поддержку советским начинаниям во всех странах мира.

Жизнь после СССР показывает, что ничего страшного не происходит при отсутствии цензуры того масштаба, какая была в СССР. Как и выезд за границу не приносит тех ужасов, которые рисовались руководителям. Кстати, считается, что Андропов своей борьбой с диссидентами поднял и их статус, а также и свой, резко расширив количественный состав КГБ ради этой борьбы.

СССР жил в борьбе, даже если на дворе стоял мир.Так что успехи и в индустриализации, и в космосе были достигнуты с учетом этой борьбы. “Шарашки” Берии могли быть более свободными, чем жизнь в стандартном конструкторском бюро. Берия не дал построить в закрытых атомных городках горкомов, чтобы не отвлекать ученых от основной работы.

Диссидент был малым игроком большой системы, но он становился им исключительно из-за трансляции своего имени в зарубежных радиоголосах. Чужая информационная инфраструктура поднимала его до высот, когда с ним приходилось считаться.

Малой борьбой за разнообразие были анекдоты. Они отражали альтернативную модель мира. С одной стороны, был Брежнев-генсек, с другой — Брежнев-герой анекдотов, который при звонке в дверь доставал из письменного стола бумажку и читал по ней: Кто там? Анекдоты четко выстраивали картину мира, противоположную пропагандистской.

Еще одним инструментарием разнообразия становились: советский метод чтения между строк, поиск разнообразных намеков, аллюзий, театр или кино, обладавшие более сильной воздействующей силой, чем книги. Цензура в этом плане более серьезно относилась к театру, чем к книге, выискивая такого рода намеки. Это связано с тем, что масса людей всегда опасней индивидуального читателя. Когда зрители хлопают, то они выражают мнение многих.

Альтернативные мозги, появление которых “заглушалось”, кроме сфер физики-математики, необходимых для обороны, являются очень важными для развития. СССР развивался достаточно инерционно, все социальные инновации, например, прошли в послереволюционное время. Плюс к этому в довоенное время прошел и процесс “переделки” крестьянства в рабочих, поскольку в это время интенсивно шла индустриализация.

Идеология, которая превратилась в ритуал цитирований, несомненно сдерживала развитие, поскольку она действовала как религия. Впереди были «жрецы», знавшие множество цитат из классиков марксизма-ленинизма, а не мозги, которые сами могут порождать будущие цитаты.

Нам следует помнить о негативных последствиях борьбы с многообразием и сегодня, поскольку установление единообразие не ведет страну к успехам. Все креативные индустрии, а мир смещен именно туда, нуждаются в многообразии, без которых они невозможны.